Твое сердце, переполненное чужими истериками, слезами, мольбами, на эти чертовы сорок минут перестало биться.
  В твое имя в те минуты были посланы грубые маты, женские крики боли, детский плач. Ради тебя, прожженного насквозь, воняющего пеплом, гарем, даже птицы прекратили свои разговоры. Ради тебя, жалкого самоубийцы. Ради тебя; ради того, кого навсегда погребут под землю в цинковый гроб. Таких, как ты, не отпевают. Все, кому надо, знают, что ты сделал с собой.
 
  Громкие разговоры в палате, белый свет слепит в покрасневшие глаза. Какая ирония: ты родился в этой больнице и в ней же сдохнешь. Но не сейчас, через пару лет интенсивного лечения, пока мистер Вилсон наконец не зароется руками в волнистые волосы. Пока не закроет лицо ладонями, пока не прокричит тому, что наверху "Зачем?", пока не задаст самый волнующий вопрос: "Почему?" И даже скорее заботясь больше о себе, чем о тебе, последний наркоман. Ради тебя забывали других; тех, у кого действительно были шансы. Но ты с первого появления в этой лечебнице сломал их. Навсегда. Ведь в тот день хоронили не тебя одного. Целая цепочка трупов-самоубийц с истекшим счетчиком времени. Они сами завели его, впервые пристрастившись к морфию, опиуму, игле и другому дерьму.
  А сегодня часы остановились. 12:07 утра.
 
  И лежа на койке в больнице ты вспомнишь, как ходил на душераздирающие концерты. Где зал, полный точно таких же ненужных себе, смолкал, когда певец выходил на сцену. Они говорили тебе, что таким образом стараются очистить всех вас.
  "- Смотрите все, - говорю я, - вот мы, собранные вместе. Это девушки и парни, которых ненавидят_стесняются_боятся_презирают.
  Смотрите во все глаза.
  Вот Карен, ей всего шестнадцать с половиной. она сдохнет на свое семнадцатилетие.
  А это Ник, которому ампутируют по самое плечо левую руку: давно исколотую, прогнившую, воняющую. Ему двадцать шесть.
  Знакомьтесь, Уилл, который завтра будет биться в конвульсиях от очередной ломки. Завтра мы не будем спать. К рассвету он стихнет. Его найдут в луже собственной крови. Он раздерет себе глотку своими же руками.
  Как насчет Элис, которую трахает за двойную дозу ее же врач? Спустя три месяца во время очередного секса ее сердце остановится от передозировки. А врач продолжит насиловать давно остывшее тело, пока не кончит раза три.
  Все мы, отбросы, здесь."
  Зачем? Зачем, если знают, что все это в пустую? Пустые надежды и ложные обещание - вот, чему ты верил все эти три года. И когда певец пел, становилось тоскливо. Так тоскливо, будто ты падаешь с огромной высоты. Разбиваешься с треском об асфальт. Перекатываешься на спину и в предсмертном состоянии пытаешься мужественно набраться сил. Пытаешься ногтями разорвать грудь, чтобы впустить в легкие хоть немного воздуха, которого ужасно не хватает. К горлу подходит брызгающая, горячая кровь.
  Звон наполняет уши. Тишина и мгла заколачивают тебя под землю, под корни той самой яблони, где так любил сидеть.
  У той самой яблони, у того самого озера.
 
  Сидишь и слушаешь певца. А помнишь те до боли в зубах жуткие бессонные ночи? Когда ты метался по комнате, как чумной, резал вены от безысходности, срывал ногти на руках и ногах, как размазывал еще неостывшую кровь по лицу? Как кусал собственные руки, пытаясь оторвать этот огрызок, словно потом тебе стало бы легче.
  Ломка. В костях, в зубах, она перехватывает дыхание, спазмы и боль наотмашь хлещут по лицу.
  Эта ночь, казалось, длилась целую вечность.
  Крики непрекращающейся агонии. Забившись в угол, ты ждал, когда же переломаешь себе хребет, чтобы наконец сдохнуть и больше не чувствовать.
 
  Три года истекло.
  Теперь тобой пугают малолеток, видя их за очередной сигаретой и в плохих компаниях.
  "Хотите закончить так же, как и этот идиот из соседского дома?!"
   Идиот из соседского дома.